Евгений Евтушенко: «Запомните на всю жизнь, что я вам говорил!»
3 апреля, 2017
АВТОР: admin
Фейсбук о Евтушенко
Перемены представляют подборку разносторонних и разноплановых фейсбучных отзывов об ушедшем недавно в мир иной Евгении Евтушенко. На имена всех авторов, использованных в тексте, мы дали гиперссылки с их сетевыми страничками. И заодно заранее всех благодарим. Спасибо большое!
Ушел последний Великий Русский Поэт — из тех, которые больше чем поэты. Евгений Александрович всю мою жизнь оставался для меня эталоном вкуса и мастерства. Если меня спросят, что я понимаю под современной поэзией, то вот как раз творчество Евгения Александровича и понимаю. Если исполнят его просьбу и похоронят в Переделкино, то появится еще одно место паломничества.
Будем к нему ездить, вспоминать его поэтические шедевры, выпивать, рассказывать молодому поколению о его величии и значении. Не могу даже представить, кто из гениев с такой мощью изменил весь облик современной поэзии — в первую очередь русской, а заодно общественное сознание. С поколения Евтушенко начинается новая страница отечественной не только культуры, но и истории.
Я всегда любил стихи Евгения Евтушенко. Однажды том его стихов даже помог мне скоротать время, когда я очутился, так сказать, за решеткой. Ненадолго оказался, но все-таки было очень неприятно. Но, вот, под рукой оказалась книга стихов Евтушенко, и я читал, читал, читал, читал, только бы не видеть происходящую вокруг мерзость. И как-то увело, заставило, обрести что-то такое, что не дало впасть в некоторое уныние. Спасибо!
Логократический ГУЛАГ
Удивительно — при весьма противоречивом отношении к гениальному Бродскому, сейчас общество слилось в экстазе щенячьего восторга к пошловатому, но ушлому холую, весьма посредственному Евтушенко.
Не нужно быть профессиональным критиком и знатоком поэзии, чтобы почувствовать за версту вульгарный, нарочито простоватый слог автора.
Качество текста вообще определяется в первую очередь внутренним чутьём.
Впечатление, что у здешний публики, инфицированной вирусом советской культуры, этого чутья нет.
При обилии достойнейших как русских так и зарубежных авторов, выбор снова пал на незатейливое, посконное, пошло-подлое. Это выбор ментальных заложников. Добровольное самоограничение в духе стокгольмского синдрома.
Любая культура по существу репрессивна, а советская — репрессивна вдвойне. Советские вернулись в свою унылую гавань, в свой логократический ГУЛАГ.
Не так часто общались, но у Евгения Александровича было, конечно, свойство произносить врезающиеся в память фразы. Не только «Поэт в России больше, чем поэт» или «Хотят ли русские войны».
В ушах звучит его голос:
«Не пейте водку! Вы не представляете, сколько талантливых людей я похоронил из-за водки. Пейте только красное вино!»
«Вы читали мою последнюю поэму? Ну как же так? Ей во всем мире восхищаются — везде, кроме России».
«Все говорят мне: что ты живешь в Америке? Но никто не сделал больше для России, чем я!»
«Вот вы работаете в сфере образования — что вы сделали для того, чтобы мои стихи вошли в школьную программу?»
«Вы знаете, кто самая великая актриса? Это Инна Чурикова! Упущение России, что она не сделала ее знаменитой по всему миру».
«А Бродский будет гореть в аду за все, что он сделал».
«Выкладывайте уже все начистоту! Я же вижу, что у вас лисёнок за пазухой!»
«Запомните на всю жизнь, что я вам говорил!»
Запомнил.
(2.)
Величие Евгения Александровича Евтушенко, в частности, в том, что на протяжении всей своей творческой и человеческой биографии поэт следовал единственно возможной, соответствующей нашей национальной идее формуле взаимоотношений между русским интеллигентом и русской властью. Он рано, каким-то природным сибирским чутьем уловил, что русский властитель дум и русская власть представляют собой единосущное целое, где каждая ипостась своими методами и средствами выполняет определенные политические и мессианские задачи. Одно без другого нельзя назвать чем-то полноценным. Между прочим, абсолютно пушкинское отношение к проблеме. Недаром Евтушенко останется в вечности в том числе и как автор гениальной формулы — поэт в России больше чем поэт, которая так и просится, чтобы ее приписали Александру Сергеевичу.
Суть формулы Евгения Евтушенко в том, что русский интеллигент обязан держать власть в центре внимания и чутко реагировать на ее поведение и сигналы, которые она посылает. Художник вправе осуждать чиновников за поступки, которые кажутся ему неправильными или несправедливыми. Или вообще на какое-то время прекратить всякое сотрудничество с официальными идеологами. Но одновременно, если власть затевает очередной созидательный проект, отвечающий коренным интересам державы, властитель дум мгновенно и не раздумывая, забыв пустые обиды, обязан занять свое место на передовой, в авангарде преобразований. Современный мир устроен так, что без личного участия в масштабных преобразованиях вообще невозможно занять свое место в истории. Не в последнюю очередь сказанное относится к творческой интеллигенции. Поэт, художник только тогда имеет право быть больше чем поэтом, когда власть поручает ему выполнение социального заказа той или иной степени ответственности.
Евгению Александровичу исторически повезло. Власть благословила его на участие в историческом проекте — демонтаже эпохи железного занавеса и террора. Ему предстояло прорубить для русской интеллигенции окно в Европу, открыть и показать миру Россию во всем величии ее наступающего золотого века, завоевать симпатии будущих политических единомышленников (роль Евтушенко в кубинской эпопее невозможно переоценить). Сколько друзей появилось у СССР в результате его неутомимой, креативной и на редкость продуктивной работы. И наоборот. Русская интеллигенция жадно впитывала все новое и ошеломляющее, чем мог похвастаться Запад. Евгений Александрович видел свое предназначение в том, чтобы быть, по его словам, катером связи, своей неиссякаемой энергией соединявшим страны и континенты.
Стоит ли говорить, что в эпохальном проекте могли участвовать многие. Да просто все кто хотел. Места на Олимпе было более чем достаточно. И многие пытались. Но никому так и не удалось достичь уровня Евгения Евтушенко — в силу ограниченности творческого потенциала, социальной закомплексованности и отсутствию личного обаяния. Не удивительно, что лидером, мотором и символом Главного Социального Заказа фактически стал один Евтушенко. Отсюда бешеная, животная зависть, злоба и бесконечные поношения злопыхателей. Да, сочетание феноменальной работоспособности, таланта, романтического мироощущения и огромной человеческой харизмы сделало его баловнем судьбы. Вообще баловнями судьбы и властителями дум русские интеллигенты как правило становились прежде всего именно благодаря таланту и работоспособности — особенно если оба качества подкреплены врожденной, имманентной, всепоглощающей любовью к России. Казалось бы, как просто. Ну и кто мешает? Вперед и с песней. Но что-то не видно желающих. Всех моль поела, Евгений Александрович. Что поделаешь — кому-то же приходится быть последним.
Именно Евгению Евтушенко так называемая Оттепель целиком и полностью обязана своим идеологическим наполнением. Он как-то сразу почувствовал, что на смену диктатуре должна прийти эпоха романтиков и утопистов, и сделал запредельную искренность и доброту стержнем своего мироощущения.
Что касается конфликтов Евгения Александровича с властью, случаев обостренного реагирования поэта-гражданина на проявления косности и несправедливости, то можно привести массу примеров — они прекрасно известны. И далеко не каждый день его жизни можно назвать безоблачным и счастливым. Лично меня всегда восхищали его выпады в сторону бесчисленных чиновников от идеологии — изящные, трогательные и беззащитные. И такие по-пушкински интеллигентные. И истину царям с улыбкой говорить — точно про него.
Особо стоит отметить такую грань его таланта, как стремление быть эпичным — воспевать великие свершения, волшебным образом превращая трудовые будни в неистовое торжество романтики. И тут, конечно, до Маяковского — никого. А после Маяковского — только Евтушенко. В творчестве и личности Евгения Александровича сошлись две линии — Пушкин-Есенин-Евтушенко и Пушкин-Маяковский-Евтушенко. Все имена-вершины абсолютно равны. Первая линия связана с сакрализацией России с помощью высочайшего поэтического мастерства — в виде стихотворных молитв. Вторая линия — эпическая. В ней поэтические молитвы России достигают высочайшего романтического накала. Не удивлюсь, если величайший шедевр ХХ века «Братскую ГЭС» продиктовал Евгению Александровичу сам Маяковский, довершив то, что не успел при жизни.
Как бы там ни было, все идет к тому, что мне повезет выписаться из больницы до прощания с ним. Недаром же дату перенесли. А то я переживал, что не смогу лично его проводить.
Нет больше Евгения Евтушенко.
Из всей их шестидесятнической троицы — Евтушенко, Рождественский, Вознесенский мне больше всего нравился Вознесенский — своей космической метафоричностью, ярким экспериментаторством, ошеломляющей звукописью (хотя у меня постоянно было ощущение, что с каждым десятилетием он пишет все хуже и что лучшие его стихи — это ранние «Антимиры»).
Евтушенко казался мне более простым, пресным что ли, пленяля только крепость его стиха и такая по-сибирски и по-крестьянски основательная, тяжеловесная корневая рифма.
Как о человеке мне о нем трудно было говорить, после того, что я прочел про него у Вадима Кожинова. Да и отвращение к нему Бродского о многом свидетельствовало. Друг Фиделя Кастро, певец гидроэлектростанций и партийных съездов, как потом выяснилось, в то же самое время он писал в стол стихи противоположного содержания, так что когда власть сменилась он все равно остался на коне…
Он был, конечно, не один такой — голос шестидесятнической фронды, на корню продавшейся Системе и умудрявшейся лебезить перед ней с фигой за спиной…
Но что ни говори в истории русской литературы он заслужил свою страничку, а историю позднесоветской культуры вообще трудно без него помыслить…
Перефразируя его, какие были времена, такие были имена…
Больше всего мне из его вещей нравятся — уж простите за неоригинальность — «Идут белые снеги» и «Казнь Стеньки Разина» из «Братской ГЭС». Хорошо что техника позволяет услышать их в исполнении уже ушедшего в вечность автора
Лента хором скорбит о Евтушенко.
Не хотел ничего писать — но надо хотя бы для памяти.
Понятное дело, в последние годы он держался молодцом и до конца сопротивлялся старости, уже ходячим скелетом и на одной ноге героически наряжаясь в свои пестрые одежды, разъезжая и пытаясь быть в строю.
И еще есть его невероятная популярность и в СССР, и в западных медиа в шестидесятые-семидесятые годы конечно, этого не отнять.
Что касается «эпохи» — никакой «эпохи» с ним никуда не «ушло», он не был человеком-эпохой. И даже не был мощным, интересным поэтом (десяток известных и даже любимых стихотворений, которые все сейчас хором постят — это как-то все-таки жалко выглядит для великого поэта).
А читал со сцены — отлично, выступальщик был великолепный, это да, умел эмоцию у зрителей вызвать.
Но никакого магнетизма, какого-то благородства, да даже просто человеческого масштаба я в нем никогда не чувствовал, как-то не получилось у меня с «поэтом Евтушенко». Скорее, наоборот — всегда было какое-то раздражение от назойливого большого комара, который зудел отовсюду.
И даже последняя его просьба — и та ведь была чисто евтушенковская. Вот Распутин просил, чтобы не называли улиц в его честь, «в крайнем случае библиотеку или школу» (назвали библиотеку). А Евтушенко попросил,чтобы «не отменяли юбилейных мероприятий в его честь»!
И эта его пожизненная погоня за Бродским, стремление доказать себе и окружающим, что он «не хуже»…
Много чего можно вспомнить, я довольно часто с ним сталкивался в Иркутске, даже как-то был на его концерте во Дворце спорта (там со вступительным словом выступал профессор Трушкин), и все эти воспоминания — в той или иной степени комичные, когда-нибудь напишу.
Так вот, подумал сейчас, что у Евтушенко все-таки было амплуа, в котором ему действительно не было равных. Он был совершенно гениальным плутом в точном (не негативном) смысле этого слова. «Великий плут» — так должен, по справедливости, называться роман (плутовской, конечно) о жизни Евтушенко. И если смотреть на него через такую оптику — все становится на свои места.
Евтушенко не без оснований мнил себя первым поэтом. Для меня и таких, как я, он и был первым. Потому что мгновенно откликался на злобу дня, на любое движение затурканной общественной мысли, умудряясь при этом вслух выразить идеи, которые высказывались исключительно на кухнях. Многие его любили, и многие ненавидели, и еще неизвестно, кого было больше.
Бродский мыслил глубже и видел дальше, не спорю. Но поэт не обязательно должен идти впереди всех. И не обязательно должен быть диссидентом. Диссидентов, борцов с режимом вообще было мало. Зато тех, чьи мысли не совпадали с официозом — много больше. По словам Сахарова, многих можно было считать инакомыслящими, поскольку оставшиеся — вообще не мыслили.
Так вот, если их (наш) голос мог быть вообще расслышан в обстановке тотального вранья одних и молчания других, то через Евтушенко, озвучивавшего наши страхи и надежды, иной раз наивно, но всегда вполне адекватно. Его слова доходили через советскую печать, а другой не существовало. Потом их переписывали и передавали из рук в руки как тайные прокламации. В его стихах танки шли по Праге 68-го года, над Бабьим Яром вставали не существовавшие памятники, наследники Сталина угрожали его тенью.
Между двумя съездами — двадцатым КПСС и первым — народных депутатов, тридцать с лишним лет он, как никто другой, умел держать руку на месте, именуемом пульсом времени. С первой оттепели и до последней. Потом его время ушло, а когда отчасти вернулось вновь, поэт постарел. Последний поэт России, который был больше, чем поэт.
Споры о Евтушенко продолжаются. Я был знаком с поэтами группы «Лианозово», где его не очень любили. Всеволод Николаевич Некрасов, Игорь Холин, с которыми я был дружен, да и Eduard Limonov в разное время отзывались о гремевших некогда советских поэтах с антисоветской злостью, в которой было много конкурентного.
А я вот со времен школы и университета помнил строки «По снегу белому на лыжах я бегу, Бегу и думаю, что в жизни я могу…» И они мне всегда нравились. Нравятся и сейчас. Остаётся только пожелать людям молодым не попадать под пресс застарелой неприязни и думать своим умом, чувствовать своим сердцем, без политики.
Евгений Евтушенко издал , где нашли место и стихи любимого мной Георгия Оболдуева, и Станислава Красовицкого — и тех же Игоря Холина, Всеволода Некрасов и Эдуарда Лимонова.
Вечная память…
Е.Евтушенко. Молитва
Униженьями и страхом
Заставляют быть нас прахом,
Гасят в душах божий свет.
Если гордость мы забудем,
Мы лишь серой пылью будем
Под колесами карет.
Можно бросить в клетку тело,
Чтоб оно не улетело
Высоко за облака,
А душа сквозь клетку к богу
Все равно найдет дорогу,
Как пушиночка, легка.
Жизнь и смерть — две главных вещи.
Кто там зря на смерть клевещет?
Часто жизни смерть нежней.
Научи меня, Всевышний,
Если смерть войдет неслышно,
Улыбнуться тихо ей.
Помоги, господь,
Все перебороть,
Звезд не прячь в окошке,
Подари, господь,
Хлебушка ломоть —
Голубям на крошки.
Тело зябнет и болеет,
На кострах горит и тлеет,
Истлевает среди тьмы.
А душа все не сдается.
После смерти остается
Что-то большее, чем мы.
Остаемся мы по крохам:
Кто-то книгой, кто-то вздохом,
Кто-то песней, кто — дитем,
Но и в этих крошках даже,
Где-то, будущего дальше,
Умирая, мы живем.
Что, душа, ты скажешь богу,
С чем придешь к его порогу?
В рай пошлет он или в ад?
Все мы в чем-то виноваты,
Но боится тот расплаты,
Кто всех меньше виноват.
Помоги, господь,
Все перебороть,
Звезд не прячь в окошке,
Подари, господь,
Хлебушка ломоть —
Голубям на крошки.
1996
Смерть как повод
Умер Евгений Евтушенко. Еще один поэт покинул грешную землю. Написать короткое и приличествующее случившемуся R.I.P. (Покойся с миром) и end of story. А всё остальное потом. Особенно — оценочное. Но в фебэшном мире так не бывает.
Бурный поток мнений и суждений, большей частью, доморощенных. Споры, обвинения, переходы на личности.
В общем, тема старухой с косой вброшена, и каждый считает себя уполномоченным высказаться, не забыв в связи с Е.Е. и о себе, родимом. И проще перечислить тех, кто промолчал по поводу ухода Е.Е. или был предельно краток.
Ох, не ново всё это, однако. «Суета сует и томление духа»…
А я лишь повторю то, с чего начал: R.I.P., Евгений Александрович.
Але, Оклахома? Оклахома. А Евтушенко дома? Нет, не дома. Евтушенко умер.
И некролог написать трудно. Он прожил такую длинную жизнь, что отсмотреть ее от точки до точки не получается. И аппроксимировать в удобные формулы тоже не получится. Великий поэт? Да нет, невеликий. Евтушенко давно пережил свою поэтическую славу. Один редактор показывал мне книгу с дарственной надписью «Защитнику поэзии, NN, от вселенской пошлости Евг.Евтушенко».
Неудачно соединенные «вселенская пошлость» и фамилия дала повод для шуток.
Уместных ли, неуместных. Пока он жил в шестидесятые, было принято восхищаться им. В двухтысячные — посмеиваться. Над безвкусными рубахами, над стихами, над самопиаром, над жизнью. Слишком длинной для поэта.
«Как страшно жить так долго, чтобы начать умирать по частям», — жестоко пошутил еще один его коллега, когда несколько лет назад Евтушенко отрезали ногу.
Я впервые увидела его по телевизору. Праздновали юбилей. Был большой концерт.
Помню, меня удивили две вещи. Как у такого дедушки может быть такой маленький сын, почти мой ровесник. И — как здорово старенький дедушка читает стихотворение «Мы карликовые березы».
Это был удивительный перформанс во время которого Евтушенко сам скрючивался, заваливался набок, изображая березу и раскатисто провозглашая «прижатость есть вид непокорства».
Потом я взяла в библиотеке его книгу и меня удивило другое. Стихотворение с эпиграфом, рассказывающим, что в Сибири есть такой обычай: перед свадьбой жена моет ноги мужу и потом пьет воду.
«Он все врет. Не было такого обычая. И станции Зима тоже нет. И вообще, Евтушенко- врун. Но у него хорошая память», — сказала учительница, когда я принесла ей книгу, чтобы поделиться.
Уже став журналистом, я слышала от него много невероятных историй. Его любимые — про дружбу с Сальвадором Дали, как тот называл его Еухенио и что-то там про муравьеда, которого Дали грозился то ли сжечь на красной площади, то ли заставить смотреть, как кого-то сжигают. А еще — о танкисте, погибшем в Чехословакии с книгой «Шоссе энтузиастов» в нагрудном кармане. Пуля пробила книгу насквозь, пробила шоссе к сердцу солдата.
С жаром и энтузиазмом он умел пересказывать в сто миллионный раз, как в первый. Монтировал речи и выступления из этих историй, шинкуя их кусочками покрупнее или помельче. Из-за этой механистичности интервью звучали зачастую не очень искренне. Но его невероятная энергия, бьющая во время разговора, удивляла и производила больше впечатления, чем фантастические знакомства с Дали, с Нерудо, с Пастернаком.
Впервые вживую я встретила его в Челябинске. Он приезжал в театр оперы и балета имени Наума Орлова. Читал стихи. Говорил, про сахаровскую конвергенцию, про то, что Пугачева — великая женщина. Три часа подписывал книги огромной куче людей и не уставал. Каждой подошедшей бабке-поклоннице без тени раздражения дарил себя. Расспрашивал о семье, охотно отвечал на вопросы. «А почему ты пришла, девочка, ты, может быть, пишешь стихи?» — «Да, пишу», — сказала я. — «Прочитай», — попросил Евтушенко. А потом — написал в книге свой переделкинский адрес. «Пришли мне свою подборку. Я отвечу обязательно, но пройдет много времени. У меня много писем».
Он не пренебрегал никем. И этой любовью к поклонникам и журналистам походил на Майкла Джексона.
Второй раз я увидела его вживую в Москве на презентация поэмы «Дора Франко».
Огромного роста, невероятно худой, шатаясь и тяжело шаркая гигантскими кроссовками, похожими на боты водолаза, он еле-еле дошел до стола, за которым должен был вести вечер. И преобразился, будто в него вставили энерджайзер.
Серые глаза — засветились. Голос окреп. Руки, не выдерживающие тяжести перстней, перестали дрожать. Бодро и без устали он прочел длиннющую поэму — как свои «карликовые березы» много лет назад.
Меня так удивило это преображение, что вспомнились строки из Гашека. «Умер Мачек, умер. На столе бедняжка. Вы ему сыграйте, а он еще попляшет».
В случае с Евтушенко — нужно было не играть, а собрать аудиторию.
Как и на челябинском вечере, он снова отвечал на вопросы каждому, даже нелепой старухе с красными губами в синем платке, которая спросила какую-то ерунду и все зашикали на нее.
Наверное, это внимание и непренебрежение ко всем и ко всему — было в нем самым удивительным и самым ценным. Пусть даже это входило в часть каждодневных хлопот по поддержанию мифа о самом себе.
Он никогда не отказывал в комментариях. Охотно рассказывал обо всех, с кем его сводила судьба, но ни о ком не злословил. Был невероятно продвинут во многих вопросах. Следил за гаджетами и молодой поэзией, хотя не любил ни первое, ни второе. Однажды в наушниках, так трогательно смотрящихся на пожилых людях, он выступил по скайпу в эфире передачи «Вечерние стихи».
В последние годы он любил подолгу говорить с журналистами по телефону.
Жаловался на то, что забор перед его музеем в Переделкине упал, а чинить приходится на свои деньги. Переживал за судьбу картин и даров, собранных в галерее. В последний раз мы общались летом. Он защищал музей Окуджавы от присоединения и вдову Окуджавы Ольгу Арцимович, на которую полилось тогда много разных стоков.
Евтушенко часто просили о помощи.
И он редко отказывал. За свою длиннющую жизнь помог огромному множеству людей.
Помог и мне, хотя сам того не знал. Давным-давно Евтушенко вел в Огоньке рубрику, посвященную забытым поэтам. Перебирая у бабушки подборку журналов — я читала его колонки, написанные задолго до моего рождения. Мне нравились стихи, которые он выбирал. Благодаря ему я открыла и запомнила Ксению Некрасову. Много лет спустя это сыграло большую роль в моей жизни.
Широкий человек. Может быть, слишком.
Удивляюсь, как точно и с каким подтекстом подбирает жизнь последние декорации. Великие актеры уходят на сцене. Великие летчики — направляют самолет к звездам. Он дал последнее интервью Соломону Волкову. Подытожил, нарезал, собрал и еще раз вспомнил все свои любимые истории. И умер.
Первое апреля — день, когда все врут и не верят. Это такое бессмертие по-евтушенковски. Умереть 1 апреля — это шутка. И обещанный ответ на письмо, написанное половину мой жизни назад, я все жду. Я помню, должно пройти много времени. К нему приходит много писем.
Ушёл из жизни Евгений Евтушенко. Он, без преувеличения, был великим поэтом. Связующим звеном между поколениями. Написал много, и не всё удачно, но у него есть, наверное, десяток стихов, которые стали вехами, образцами русской и мировой поэзии. А для поэта это уже более чем достаточно. И ними Евгений Александрович навсегда вошёл в историю. Великий поэт.
Я очень хотел, чтобы Евтушенко приехал в Севастополь, и беседы такие велись, но не получилось. Очень жаль.
Спасибо за поэзию, Евгений Александрович. Теперь вы можете спросить у тишины: хотят ли русские войны?
Действия
Евтушенко несколько лет назад был случайно гостем нашего фестиваля. Он посмотрел спектакль Тургунбобо Бообековой «Шерочка с машерочкой», спектакль шел на киргизском языке, он сидел без наушников и восторгался актрисой, как ребенок. А потом наговорил ей таких добрых слов — невероятно просто.
А потом мы с ним приехали ко мне в театр на Тургенева, 20 и вошли в зал перед спектаклем, его все увидели и хлопали ему. Где-то в домашнем компьютере у меня есть фотографии с ним.
Я помню, что рассказал ему, что когда-то в театральном училище на конкурсе чтецов я занял первое место с его стихотворением «Пианист»: «Играй, пианист, отплывает барак, ковчег твоей музыки Ноев. Но криком кричит, проступает сквозь фрак невидимый лагерный номер».
Он засмеялся, когда я ему прочел это стихотворение.
Всего несколько часов мы с ним говорили. Светлая память.
В СМИ часто пишут, что Евтушенко был «последним шестидесятником».
Примечательно, что он умер почти одновременно с другим культурным деятелем эпохи Оттепели, замечательным режиссером Михаилом Каликом. Но, действительно, неужели больше не осталось т.н. шестидесятников?
Уже нет Владимира Высоцкого, Андрея Вознесенского, Эрнста Неизвестного, Андрея Тарковского, Александра Солженицына, Беллы Ахмадулиной, Эльдара Рязанова, Юрия Любимова, Новеллы Матвеевой, Аркадия и Бориса Стругацких и многих других.
Но зато еще живы Владимир Войнович, Марлен Хуциев, Георгий Данелия, Марк Захаров, Галина Волчек, Алла Демидова, Софья Губайдулина, Андрей Битов, Юлий Ким… Кого я еще не упомянул?
В общем, не спешите преждевременно хоронить всё шестидесятничество и всех шестидесятников!
Журнал "Перемены" в ВК >>
Вы можете поблагодарить редакторов Перемен >>